Судьям покажут пытки

• Начались слушания по делу об истязаниях заключенных в саратовской больнице.
• Житель Рязани требует наказать военных, которые приняли его за диверсанта и избили.
• В России появился Центр для проверки художественных произведений на благонадежность.

СУДЬЯМ ПОКАЖУТ ПЫТКИ

Дело о пытках в саратовской областной туберкулезной больнице, подведомственной ФСИН, дошло до суда. Причем дело рассмотрит не Саратовский, а Московский областной суд, – этого требовал прокурор, ссылаясь на обширные связи обвиняемых в своем регионе. О жестоких избиениях и изнасилованиях заключенных в больнице стало известно осенью 2021 года, когда правозащитный проект Gulagu.net опубликовал большой видеоархив с многочисленными свидетельствами пыток.

Теперь на скамье подсудимых восемь человек, среди них как сотрудники ФСИН, так и заключенные, выполнявшие их указания. Тем временем суд в Новосибирске вернул в прокуратуру похожее дело – о пытках заключенных в Иркутском СИЗО №1.

С нами основатель проекта Gulagu.net Владимир Осечкин.

Приговор по делу о жестоком изнасиловании, жестоких пытках и издевательствах над Кежиком Ондаром вернули в прокуратуру. Не означает ли это, что его хотят замять, а виновные не понесут реальной ответственности?

Владимир Осечкин: Отменен только приговор в отношении сотрудников СИЗО-1 ГУФСИН по Иркутской области – начальника оперативного отдела Максима Вольфа и его подчиненных, которые принимали участие в организации пыток. Осудили их, к сожалению, лишь за превышение должностных полномочий с применением насилия и повлекших тяжкие последствия. Иркутским садистам, в отличие от саратовского кейса, не предъявлено обвинение в организации системы изнасилований. И прокуратура, и местные Следственный комитет и ФСБ решили скрыть от правосудия то, что именно спецслужбы рулили системой изнасилований и пыток в Иркутском СИЗО-1. В целом спецслужбы все последние годы стараются максимально замять скандал, связанный с пыточными конвейерами, опасаясь разоблачения. Адвокат Кежика Ондара обжаловал приговор и заявлял, что это неправильная квалификация, потому что все представлено так, будто бы они лишь Кежика Ондара случайно, по ошибке перевели в камеру, где он не должен был содержаться. В материалах обвинения в отношении садистов нет ничего о том, что они создавали “пресс-хаты”, использовали систему изнасилований и пыток в качестве одного из методов внутрикамерной оперативной разработки. Таким образом, наказание является слишком мягким: четыре и пять лет лишения свободы в колонии общего режима. Именно поэтому, насколько я понимаю, в вышестоящей инстанции этот приговор был отменен и направлен прокурору для устранения нарушений, по сути дела, для перепредъявления обвинения и необходимой квалификации деяний виновных.

Слить это дело у них уже не получится, потому что Кежик Ондар получил очень серьезные повреждения, которые повлекли тяжкий вред. Его уже несколько раз оперировали, чтобы хотя бы частично восстановить функции организма, связанные с работой кишечника и желудка.

Марьяна Торочешникова: У него в прямой кишке взорвался кипятильник. Можно представить, какие это дичайшие муки и какое извращение со стороны применявших такую пытку.

Владимир Осечкин: Параллельно мы в мае ждем решения апелляционной инстанции, потому что тех, кто непосредственно внутри этих двух “пресс-хат” бил, пытал и насиловал Кежика Ондара и целый ряд других заключенных, приговорили к длительным срокам лишения свободы. Это были уже осужденные внутрикамерные агенты, и им добавили по семь, восемь, девять лет к их срокам лишения свободы.

Некоторые из них пытались давать показания о том, что они действовали по приказу оперативников и руководства следственного изолятора. Но с учетом того, что Иркутский регион – это пыточный регион, а правозащитников ФСБ либо людей запугала, либо взяла под контроль, либо выдавила из региона, они смогли замять это дело. И когда проводились очные ставки, те “капо”, садисты, которые изначально пытались давать показания и изобличать и Максима Вольфа, и Антона Самару, и Игоря Макеева, руководство СИЗО в организации этих “пресс-хат”, потом в ходе очных ставок отказывались от этих показаний, так как на них оказывалось давление.

Марьяна Торочешникова: Все дела в так называемом “иркутском пакете” связаны изначально с протестами заключенных в одной из колоний Ангарска, который был жесточайшим образом подавлен, а заключенных, на которых хотели повесить эту вину, распределелили по нескольким СИЗО. От них требовали, чтобы они либо признались в том, что сами организовали этот бунт, либо кого-то оговорили. Но дело Кежика было наиболее выдающимся просто в силу тех травм и увечий, которые он получил: их было невозможно скрыть.

Когда все это случилось, об этом написали какие-то независимые издания, а федеральная пресса не особенно подхватила эту историю. И вот спустя некоторое время, когда уже в Иркутске вовсю начали расследовать дело, появились видеосвидетельства Сергея Савельева, которые осень 2021 года публиковала команда Gulagu.net. И наконец, уже в 2024 году, дело об этих пытках, всколыхнувшее буквально всю страну, дошло до суда. Почему для этого потребовалось так много времени?

Владимир Осечкин: Само расследование де-факто кастрировано. Те генералы, которые систематически отдавали приказы бить, пытать и насиловать, продолжают занимать высокие посты, имеют власть над пострадавшими в результате пыток и над личным составом, который, конечно же, не готов давать показания против своих начальников. Властная вертикаль в России – спецслужбы и следствие – выгораживает и генералов ФСИН, и полковников ФСБ, которые курировали пыточные конвейеры и в Саратове, и в Иркутске.

Марьяна Торочешникова: В откуда вдруг такая тяга к сексуализированному насилию?

Владимир Осечкин: Внутри тюремной системы действует “гулаговская” иерархия так называемых “понятий”, где в самом низу находятся люди, которых лишают права называться людьми, быть мужчинами, переводят в касту “опущенных”, униженных, так называемых “петухов”. По сути дела, называют людей животными, у которых нет никаких прав, но зато есть обязанности выполнять самую грязную, неоплачиваемую работу: убирать туалеты, чистить канализацию, что считается неприемлемым для основной массы заключенных.

Владимир Осечкин

Если заключенный действует против воли оперативников ФСИН и ФСБ, отказывается сотрудничать, давать показания, не хочет быть внутрикамерным “стукачом” и агентом, кого-то бить и пытать, его этапируют в одну из российских пыточных. Практически в каждом федеральном округе была своя пыточная. Как правило, пыточные оформлялись и создавались ФСБ и Оперативным управлением ФСИН на базе тюремных больниц, потому что там проще всего легализовывать и оформлять смерть человека в результате пыток.

Соответственно, если оперативникам нужно было опустить человека, перевести в касту униженных, его по ложным мотивам – якобы подозрение на туберкулез – отправляли в одну из пыточных, где с ним проводилось так называемое “спецмероприятие”, то есть пытка, связанная с изнасилованием. Все это фиксировалось на видеорегистратор либо на мобильный телефон, и дальше уже оперативники либо ставили человека перед фактом, чтобы он становился внутрикамерным агентом, либо, если они понимали, что это принципиальный человек, который никогда в жизни на это не согласится, распространяли это видео среди заключенных, чтобы его дискредитировать.

Марьяна Торочешникова: Благодаря публикации архива Савельева был огромный скандал. Эту историю обсуждали на всех федеральных каналах, даже в Думе начались шевеления, приняли поправки к УК РФ для ужесточения наказания за пытки. Сейчас дело пришло в Московский областной суд. Вы боитесь, что этот процесс кастрируют, не всех виновных привлекут к ответственности?

Владимир Осечкин: После публикации этого архива мы через Андрея Бабушкина передали информацию новому руководству ФСИН РФ. Пришел первый заместитель директора ФСИН Анатолий Якунин, который не был связан по рукам и ногам с организаторами этого пыточного конвейера. Увидев эти кадры, Якунин долго не мог прийти в себя и дал поручение найти и разоблачить тех, кто организовывал отправку здоровых заключенных из разных регионов в ОТБ-1 УФСИН по Саратовской области.

Но буквально в считанные месяцы после этого Путин отправил Анатолия Якунина в отставку. Его отставку организовало Управление “М” ФСБ РФ, которое стоит за кадром и курирует пыточную систему в России. И дальше дело начали заминать, с тем чтобы расследование не вышло выше уровня начальника Саратовской больницы. Некоторые из “капо”-садистов начали давать показания о том, что к этому причастны высокопоставленные сотрудники УФСИН России по Саратовской области, в том числе замначальника Отдела собственной безопасности Юрий Вдовин. Были показания и на начальника Отдела “М” УФСБ по Саратовской области.

Марьяна Торочешникова: То есть круг подозреваемых был намного шире, чем те восемь человек, которые сейчас оказались на скамье подсудимых.

Владимир Осечкин: Да. Мы ждали задержания и ареста целого ряда руководящих сотрудников. Но потом дело начали заминать, тех людей, которые пытались разобраться, стали задвигать, отправлять в отставку или переводить на другие должности. А Управление “М” ФСБ РФ забрало под себя оперативное сопровождение и расследование. И дальше уже они совместно со следователем определили, что будут предъявлять обвинения начальнику Саратовской ОТБ-1 Павлу Гаценко, его “правой руке”, подполковнику внутренней службы Сергею Мальцеву и “капо”-садистам.

Но в качестве раскрытых эпизодов они взяли только то, на что указывал архив Савельева, то есть им вменяются деяния лишь 2019-2020 годов. Хотя еще в 2013 году я на вашем канале рассказывал о пытках и убийствах заключенных в Саратовской ОТБ-1 и в саратовских лагерях, а сотрудник ОТБ-1 Дмитрий Шадрин в Госдуме под стенограмму на нашей рабочей группе по защите прав заключенных давал показания о том, что Павел Гаценко – садист и применяет жестокие методы, а убийства заключенных скрываются.

ПОЙМАЛИ НЕ ТОГО

Житель Рязани добивается справедливости после того, как пережил жестокие пытки. Руслана Хамматова похитили, избили и пытали российские военные, пытаясь получить от него признание в диверсионной деятельности. Рязанцу повезло – остался жив. И не испугался рассказать о своих злоключениях журналистам, которые распространили его историю. Это далеко не первый случай, который показывает: жертвами российской агрессии в Украине становятся в том числе и, казалось бы, далекие от войны люди.

ЦЕНЗУРЫ КАК БЫ НЕТ

Похоже, в России появился аналог Главлита. Недавно возникший Экспертный центр для оценки печатных и электронных книжных изданий – учреждение, созданное на общественных началах для проверки художественных произведений на соответствие действующему законодательству. В Российском книжном союзе говорят, что эксперты не собираются ничего запрещать, их заключение будет носить рекомендательный характер, а окончательное решение о судьбе “неправильных” книг должны принимать издатели. И вот уже “по рекомендациям совета” издательства прекратили продажи книг Владимира Сорокина, Майкла Каннингема и Джеймса Болдуина.

На видеосвязи с нами – литературный критик, основатель издательства Vidim Books Александр Гаврилов. Так что, можно уже говорить, что в России официально возродилась цензура, несмотря на прямой конституционный запрет?

Александр Гаврилов: Прежде всего, давайте попробуем понять, каковы правовые основания деятельности этих органов, существует ли какое-нибудь судебное решение по книге Каннингема или по “Комнате Джованни” Болдуина.

Марьяна Торочешникова: Нет, конечно. Только рекомендации.

Александр Гаврилов: Нет, это никакая не рекомендация, это требование прокуратуры к издательству, и издательство по собственной как будто бы инициативе принимает решение о том, чтобы снять эти книги с продажи. Это означает, что механизм принятия таких решений полностью неправовой! Это прямое давление на издателей и книготорговцев, не решение в рамках какого-нибудь правоприменения, а просто старое доброе “телефонное право”.

При этом возникает эта удивительная институция, у которой точно так же нет никакого правового статуса. Заметим, что в его составе нет ни одного эксперта, но есть представители разного рода контролирующих организаций и православной церкви, которая превратилась в извращенный вариант Комитета по делам религий, который тоже имел прямое влияние на издательскую политику в СССР. И это якобы экспертный орган при общественной организации – при Книжном союзе, а это такая лоббистская организация, позволяющая издательской отрасли налаживать взаимодействие и диалог с государством.

Но если в тот момент, когда был создан Книжный союз, это был диалог (книжная индустрия сообщает государству, как они вместе могли бы решать проблемы образования, просвещения, доступа к информации), то сегодня функция его прямо противоположная. Государство впихивает свою раскаленную кочергу в окошко этого Книжного союза для того, чтобы он уже сам разобрался с издателями и сам их в неформальном режиме прижучил. Вот что наиболее значительно в этом кейсе: создаются не правовые институты, а невнятные институции, которые должны душить свободу.

Марьяна Торочешникова: При этом критерии тоже непонятны. Они говорят, что эксперты ищут нарушения законодательства, но непонятно, какого. Такое ощущение, что это просто вкусовщина.

Александр Гаврилов: В случае Каннингема и Болдуина совершенно понятно – это продолжение и развитие гомофобных законов, принятых Россией.

Александр Гаврилов

Марьяна Торочешникова: А Сорокин?

Александр Гаврилов: В его книге есть боевые бригады гомосексуалистов, которые взаимодействуют друг с другом. Это чудовищная, злобная сатира, показывающая только ту меру деградации, в которую способно впасть общество, не контролирующее дегенеративные процессы. Понятно, что там нет никакой пропаганды. Но в книгах Сорокина последнего времени есть прямые указания на то, что до того уровня абсурда и ядерного разложения, которое приведено в этих книгах, довело именно правление Владимира Путина. Как эта ситуация неправовая, точно так же и реакция на нее со стороны индустрии будет не в рамках правовой. Если тебя в чем-то обвинили, ты можешь судиться, подать апелляцию. Но если на тебя просто давит прокуратура, а дальше придут пожарные, сантехники, полярники и другие друзья текущей власти, понятно, что ты никак не можешь от них отбояриться. Это прямое силовое давление, по факту – государственный рэкет. Понятно, что издательства в ответ будут осуществлять самоцензуру: очевидно, это уже происходит.

Марьяна Торочешникова: А также и маркетплейсы, и книжные магазины.

Александр Гаврилов: Государственная власть пытается вернуть ситуацию к позднесоветской. Очевидно, что и во всем остальном будет воспроизводиться эта советская ситуация. Уже налажен самиздат, пиратские электронные библиотеки.

Марьяна Торочешникова: В конце концов, есть же интернет.

Александр Гаврилов: И мы видим, как быстро возникают “тамиздатские” инициативы, связанные и с политической литературой, и с публицистикой, уже и с художественной литературой. Мы с коллегами построили издательство Vidim Books для того, чтобы эти голоса могли быть услышаны. Думаю, дальнейшая ситуация будет двигаться в сторону контроля над проникновением книг из-за пределов РФ, которое сегодня еще пока более-менее возможно.

Марьяна Торочешникова: В начале января ВЦИОМ опубликовал результаты опроса о том, что думают россияне о цензуре в СМИ. 63% россиян сказали, что они поддерживают цензуру, что она необходима. Категорически против выступили 30%.

Александр Гаврилов: Вот это важно. И вам, и мне новость о введении цензуры кажется возмутительной. И мы точно знаем, что она антикультурная, потому что у цензуры нет дополнительного культурного смысла, она не порождает никакой пользы. В то же время довольно давно в медиадискуссиях, в сетевых дискуссиях мы видим страстное желание возвращения цензуры. Мы жили в позднем СССР и знать не знали о том, что есть не то что трансгендеры, а вообще какие-нибудь гендеры. В Советском Союзе “не было секса”, “не было национальной напряженности”. СССР был всегда за мир, особенно в Афганистане и в других местах оказания “братской интернациональной помощи”. В этом смысле граждане РФ в огромном большинстве желают, чтобы медиаповестка их не касалась.

Путинский режим давно пытается деполитизировать население, то есть не просто заставить людей меньше думать о политике, а вывести их из любого политического действия. И в этом смысле чтение книг – тоже политическое действие. Вот вплоть до такого пытается отжать население путинский режим, и население этому скорее радо, чем сильно сопротивляется.

Вот это разделение 60 поддерживающих, 30 протестующих и еще 10% людей, которым все глубоко по барабану, кажется мне очень правдоподобным. Надо только иметь в виду, что как только государственная пропаганда умолкнет, среди этих 60% людей вычленятся две группы: те же 30% (или 20%) радикалов, которые будут продолжать призывать к введению цензуры, и 40% от общей выборки, которые повторят то же, что им говорят из телевидения. Это не люди, готовые идти в бой за то, чтобы Сорокина не продавали в магазинах. Это люди, которым все равно, и они готовы повторять все, что услышат из государственных СМИ.

Марьяна Торочешникова: Вы видите какой-то способ решить проблему правовым путем?

Александр Гаврилов: Поскольку все эти претензии, цензурные изъятия и воздействия на рынок находятся вне правового поля, никакая правовая защита невозможна. Это же известно с тех пор, когда еще Госнаркоконтроль (известный как “Госкомдурь”) вполне результативно разрушал издательство “Ультра.Культура”, которое создавал Илья Кормильцев. Илья довольно активно пытался сопротивляться наступлению цензуры. И все государственные чиновники с совершенно протокольными физиономиями отвечали: “Нет, что вы, цензура – это предварительный контроль за содержанием книг. А если книжка уже вышла и при помощи силового давления разного типа ее вытеснили из магазинов и потребовали уничтожить, – это не цензура, а контроль за деятельностью в области культуры”.

И любое издательство, которому сейчас запрещают распространять ту или иную книгу, не может подать в суд и потребовать исполнения конституционных прав. Ему на полном серьезе со стеклянными глазами и оловянными рожами сообщат, что никакой цензуры нет.